искать
Вход/Регистрация
Сохранение памятников архитектуры

ЕВГЕНИЙ ПАШКИН: Инженерная геология стала заложницей глупостей в нормативных документах

Авторы
Пашкин Евгений МеркурьевичПрофессор Российского государственного геологоразведочного университета, доктор геолого-минералогических наук, академик Академии архитектурного наследия, заслуженный работник высшей школы

Во второй части нашего интервью с доктором геолого-минералогических наук, профессором МГРИ-РГГРУ Евгением ПАШКИНЫМ мы поговорили о состоянии инженерно-геологической науки, обсудили научно-методический совет при Министерстве культуры РФ, членом которого наш собеседник является несколько десятков лет, а также узнали о том, чем ООО «ИГИТ» отличается от других организаций, специализирующихся на инженерных изысканиях для сохранения памятников архитектуры. 

 

Ред.: Инженер-геологи часто жалуются, что научные исследования в отрасли практически не ведутся. Так ли обстоят дела в сфере изысканий для сохранения памятников культуры?

Е.П.: Этот вопрос требует принципиального честного ответа. Единственный научно-исследовательский институт в области инженерной геологии и гидрогеологии – ВСЕГИНГЕО – развалился. Крупные институты, имеющие научно-исследовательские сектора – Гидропроект, Фундаментпроект и ряд других тоже практически не функционируют. По сути, сейчас уже даже Гидропроекта нет, он фактически разделился на несколько обществ с ограниченной ответственностью, которые уже не думают о науке. Их беспокоит лишь то, где найти договор, выиграть конкурс и т.д. А ведь сейчас реальность такова, что главный способ победить на тендере – дать минимальную цену. Конечно, в этом случае дело не доходит ни до каких научно-исследовательских работ.

Вообще говоря, инженерная геология стала заложницей огромного количества глупостей, содержащихся в не менее огромном количестве нормативных документов, имеющих, в том числе, ведомственный характер. Эти нормативы серьезно сковывают строителей и проектировщиков. Например, сейчас используются ультрасовременные методики проходки тоннелей при помощи немецких, канадских, японских комбайнов. Это герметические механизмы, исключающие доступ человека в забой и разрабатывающие и эвакуирующие грунт на поверхность, сдерживающие прорыв подземных вод и грунтов с помощью специальных методов пригруза, сразу устанавливающие железобетонные кольца, несущие нагрузку от окружающей среды полностью в автономном режиме. Скорость их работы в мире в условиях, схожих с Москвой, при проходке тоннелей диаметром от 6 до 10 метров доходит до 250-300 метров готового тоннеля за неделю. У нас же такое же расстояние удается пройти в лучшем случае за месяц. Дело в том, что по нормативу при строительстве тоннелей метрополитена через каждые 25 - 50 метров необходимо бурить скважины, глубина которых достигает 30-40 метров. Это количество скважин можно пройти за несколько месяцев. Потому что кроме самого выполнения работ необходимо получить на них разрешение, нужно подвести воду и электроэнергию, нужно организовать площадку, отобрать и описать образцы, провести лабораторные исследования и так далее. В результате скорость работ падает в разы. А если не проводить изыскания в требуемом объеме – экспертиза никогда не пропустит такой объект. А ведь в Москве в пределах МКАД к сегодняшнему дню уже пробурено около одного миллиона трехсот тысяч скважин. Давным-давно можно было оцифровать все эти материалы, статистически обработать информацию послойно, по всем выделяемым инженерно-геологическим элементам и с необычайно высокой степенью надежности получать расчетные параметры по всем грунтам, которые встречаются при проходке. В связи с этим в нашей отрасли нужна революция, а пока для изыскателей важнее план по количеству выполненного бурения.

Я считаю, что очень серьезная проблема кроется в том, что полностью исключена стадия рабочей документации. Вместо нее пытаются внедрить стадию технико-экономического обоснования (ТЭО), которая не нужна. Вообще вся трагедия деятельности изыскателей заключается в том, что результаты своей работы они превратили в визуализацию – карты, разрезы, разрезы по колонкам, таблицы. Все это ни о чем не говорит. А осмысления всего этого нет. Инженерная геология, лишенная стадии рабочей документации, когда геолог мог бы осмыслить, что происходит в забое, теряет смысл. Отсюда и все аварии, которых очень много, хотя о них почти не пишут и не говорят.

 

Ред.: На этом фоне, может быть и хорошо, что общественные защитники памятников архитектуры не подпускают к ним рабочих для реконструкции?

Е.П.: Начну с того, что я несколько раз пытался и через статьи, и через конференции обратиться в руководство города Москвы, чтобы они субсидировали расходы на инженерно-геологические исследования для памятников архитектуры, чтобы получить наконец необходимую обратную информационную связь с геологической средой, без которой геологи слепы, поскольку она не имеет никакого осмысления. Ведь самое главное при выполнении исследований при реставрации и реконструкции памятников архитектуры – понять структуру взаимодействия сооружения с грунтом, которая реализуется в течение многих столетий без всякой оценки. Что там происходит в грунте, как взаимодействует друг с другом, что происходит с дневной поверхностью – вот что нужно изучать. И еще раз повторю, для Москвы не нужна стадия ТЭО, которую активно лоббирует В.Осипов. В условиях Москвы невозможно выбирать оптимальные направления трассы только по инженерно-геологической информации. Действует только один принцип: надо связать две станции метрополитена и все. Никаких вариаций на тему быть не может. Более того, и сами трассы нельзя расположить в наиболее благоприятных местах – они должны быть там, где нужны с точки зрения удобства пассажиров. Я убежден, что можно надежно строить в абсолютно любых условиях, но только при условии наличия стадии рабочей документации.

Что касается собственно изысканий для памятников архитектуры, то к этим работам допускают далеко не все организации, а только имеющие лицензию Министерства культуры. В Москве, наверное, одна из самых старых и профессиональных таких организаций – ООО «Инженерная геология исторических территорий» («ИГИТ»), которая была создана мной более 20 лет назад. У нас огромное количество выполненных объектов, которые реставрировались или реконструировались, как на территории городов, так и отдельно стоящих памятников. Но, к сожалению, сейчас таких организаций стало очень много. Как результат – там работают случайные люди и даже случайные руководители. Они ссылаются на существующие нормативные документы по изысканиям для обычного строительства, что нелепо! Нельзя использовать методы изысканий, применяемые для нового строительства, в случае реконструкции исторических сооружений. Ведь сооружение уже есть, оно стоит несколько столетий. И нужно изучить слабые места взаимодействия этих сооружений с геологической средой и помочь «вылечить» историческую природно-техническую систему «памятник – геологическая среда» (ИПТС). Нам не нужно в данном случае изучение геологической среды. А зашоренный нормативными документами взгляд, сформировавшийся у многих геологов, которые попали на эту стезю, может лишь навредить. Любая скважина, пробуренная даже в 5 метрах от памятника, даст совершенно не нужную, бесполезную информацию. Тоже самое касается и статического и динамического зондирования. Чтобы реально изучить ситуацию необходимо проходить шурфы, а это мало кто делает грамотно.

 

Ред.: Расскажите, пожалуйста, какие особенные компетенции есть у «ИГИТ» по сравнению с другими участниками этого рынка?

Е.П.: Во-первых, «ИГИТ» был сформирован при участии специалистов, которые учились у меня и прошли двухлетнюю специализацию по инженерно-геологическим исследованиям для реставрации памятников архитектуры. То есть там работают подготовленные кадры. Кроме того, они получили идеологическую основу этой деятельности.

До этого я 45 лет в рамках самостоятельной работы и в рамках деятельности в качестве члена президиума Всероссийского общества охраны памятников истории культуры занимался изучением всех этих вопросов. И, наконец, с 1969 года я вхожу в состав научно-методического совета при Министерстве культуры сначала СССР, а затем РФ. Все наиболее крупные проекты реставрации памятников проходили через нас, а я отвечал как раз за вопросы инженерной реставрации.

«ИГИТ» - это первая организация, которая сформировалась для проведения инженерно-геологических изысканий для сохранения объектов культурного наследия, укомплектованная кадрами, в том числе кандидатами и докторами наук. Поэтому «ИГИТ» отличается, в первую очередь, высоким профессионализмом в области инженерно-геологических исследования для сохранения объектов культурного наследия. На сегодняшний день в компании работает более 300 человек! Там есть проектная группа, есть архитекторы, есть технологи, уже не говоря о большой группе инженеров-геологов.

При всем этом мы прибегаем к бурению скважин в редчайших случаях. Только тогда, когда это действительно нужно, чтобы найти ответ на неопределенности в структуре массива, его обводненности, наличии карста и разрыхления пород в результате суффозионных процессов. Основная ставка, как я уже говорил, делается на проходку шурфов по специальной методике. При этом изучаются грунты, которые находятся в теснейшем взаимодействии с фундаментами памятником. При этом в основании вскрываются следы от сгнивших свай, либо сохранившиеся сваи, либо их отсутствие.

Мы за годы работы обследовали сотни уникальных объектов – это памятники Московского кремля, Зарядья, Замоскворечья, храм Вознесения в Коломенском и множество других объектов в Москве, в Нижнем и Великом Новгороде, в Вологде, в Ярославле, в Костроме, в Твери, в Смоленске и во многих других. К слову, в настоящее время мы проводим исследования сохранности скального массива, на котором стоит дворец «Ласточкино гнездо».

Подытоживая ответ на Ваш вопрос, хочу сказать следующее. Сейчас, чувствуя, что это направление деятельности востребовано, многие стали заниматься инженерно-геологическими изысканиями для сохранения памятников культуры. Они делают стандартные, одинаковые, под копирку отчеты, разрезы, которые представляют собой сплошную визуализацию без всякого осмысления полученной информации. А здесь надо все через душу пропускать, понимаете?

 

Ред.: Вы упомянули, что работаете в научно-методическом совете при Министерстве Культуры РФ. Насколько важна работа этой организации? Что она делает для сохранения памятников культуры?

Е.П.: Я очень хорошо помню структуру старого научно-методического совета Минкультуры СССР и могу сравнить его с нынешним. Разница огромная. Если раньше в состав научно-методического совета входили архитекторы, архитекторы-реставраторы, технологи, инженеры-технологи, то есть специалисты, которые могли полностью отвечать за памятник, и специалисты, занимающиеся оценкой среды и вопросами инженерной реставрации: это Ржаницын, Зворыкин, Михайловский, Горшин, Флоренский, Косточкин и многие другие, то теперь этого ничего не осталось. Более того, раньше он был самостоятельным и творческим коллективом. Мы не только сами рассматривали проекты и давали им оценку, но в значительной степени разрабатывали технологии по сохранению памятников, грунтов оснований, области их взаимодействия. То есть это был некий интеллектуальный центр. Теперь же в состав Совета входят люди с меньшим опытом сохранения культурного наследия, опытных конструкторов, технологов почти нет. Очень много искусствоведов, мало заинтересованных в проблематике сохранения культурного наследия. Обсуждения в большинстве случаев затрагивают только вопросы оценки проектов – можно или нельзя принять тот или иной проект. Собирается он также не регулярно, от случая к случаю. Там нет лидера, который бы вел за собой специалистов нескольких направлений. И еще, что меня очень беспокоит, там почти не осталось специалистов, понимающих, что жизнь любого памятника тесно связана с жизнью геологической среды, которая подвержена всевозможным воздействиям и очень изменчива.

Я считаю, что нынешний научно-методический совет необходимо менять в корне: структуру, руководство, состав участников. А пока я подготовил для Станислава Говорухина, который возглавляет в Госдуме профильный комитет, пакет документов с предложением создать техническую группу, которая бы руководила работами по сохранению культурного наследия в рамках инженерной реставрации. Потому что перед специалистами всегда стоят две задачи: сохранить облик памятника, за что отвечает архитектор, и сохранить субстанцию, структуру памятника во взаимодействии с геологической и окружающей средой. За последний вопрос должны отвечать опытные инженер-геологи, конструкторы и технологи.

Сегодня, например, в Санкт-Петербурге происходит очень серьезная трагедия, о которой, к сожалению, многие не знают. Деформируется Александровская колонна. Деформации эти начались еще в XIX веке. Колонна выполнена из монолита гранита рапакиви, добытого на территории Финляндии. Трещины в средней части колонны появились с юго-западной и северо-восточной сторон. Они не секут ее насквозь, однако сейчас уже имеют очень большое раскрытие, которое продолжает увеличиваться. Туда попадает вода, биота. Зимой все это замерзает, и проблема с каждыми новыми заморозками ухудшается. Можно уже говорить о том, что колонне грозит разрушение, такое, которое произошло с похожим по материалу сооружением – порфировой вазой из рапакиви в Летнем саду, которая треснула пополам и раскололась на две части. Кстати, в схожем состоянии пребывают и колонны Исаакиевского собора, знаменитые атланты Теребенева в Новом Эрмитаже.

Все памятники – хроники, они все болеют, но их никто не лечит, ни у одного из них нет истории болезни. Вот с этим нужно работать в первую очередь. Нужно проводить очень серьёзную исследовательскую работу по жизни памятников, следить за их состоянием и в случае минимальных отклонений тут же бить тревогу, сообщать об этом в специальный центр, которым, я считаю, и должен быть научно-методический совет при Минкульте. «ИГИТ» много раз выступал «скорой помощью» для памятников культуры. Но это не должно быть случайностью. Эту работу необходимо четко отстроить.

 

Ред.: Для каких регионов России проблема сохранности памятников архитектуры стоит наиболее остро?

Е.П.: Вряд ли можно и нужно выделять именно регионы. На памятники в различных местах нашей страны действуют самые разные факторы. Поэтому подойти к ответу на этот вопрос можно с двух сторон. Первое – это возраст памятника, где бы он ни стоял. Потому что чем дольше существует историческое сооружение, тем больше у него проблем. На эти вопросы, в первую очередь, должны отвечать архитекторы-реставраторы, это их стезя. Второй аспект – геологическая среда. Наиболее сложным процессом в наших природно-климатических условиях является морозное пучение. Поэтому очень серьёзные проблемы в этой связи отмечаются на русском Севере, в центральной части России, во многих районах Сибири и дальнего Востока, которые располагаются на грунтах моренного происхождения – суглинках, супесях и песках пылеватых, которые при промораживании и увлажненном состоянии создают огромное усилие морозного пучения. По моим данным, около 60% памятников на русском Севере страдают от морозного пучения. Многие памятники циклически зимой поднимаются, а летом опускаются. Но вся проблема в том, что этот процесс неодинаков. Северная сторона быстрее поднимается и больше, потому что она не получает за лето никакого тепла, а южная сторона – наоборот. Зимой же первой промерзает северная сторона, а южная – последней. Это приводит к сложным, неравномерным деформациям. Кроме того, есть дополнительные факторы, которые вступают во взаимодействие с этим процессом. Это гниение деревянных свай, формирование пустотелых стаканов. В итоге, когда грунт промерзает, когда деформации морозного пучения развиваются, происходит конвергенция, сближение стенок этих стаканов, что приводит к разуплотнению оснований. В результате происходят деформации, связанные с осадками.

Не стоит забывать и о техногенезе вокруг памятников. За сотни лет меняются абсолютные отметки, меняется структура поверхности. Если раньше памятники в соответствии с правилом «как мера и красота скажут» находились на самом высоком месте, то со временем картина менялась. Сток идет уже не от памятника, а к нему. То есть памятники, попадают под влияние процессов, связанных с деятельностью человека, оказываются в условиях, для которых они не приспособлены: увлажненные, подвергающиеся промораживанию, находящиеся в грунтах с огромным количеством химических элементов, причем очень опасных.  

Поэтому провести четкую границу между благоприятными и неблагоприятными для памятников территориями невозможно.

 

Ред.: Часто ли памятники находятся в таком состоянии, что их уже невозможно восстановить? Что делать в этом случае?

Е.П.: В этом случае выделяют архиаварийные участки, которые создают опасность для восстановления памятника в целом, затем проводится декомпоновка и реконструируется более сохранная часть. Таким образом сохраняется образ памятника, то есть объект охраны, как часто говорят. Но до этого, конечно, лучше не доводить. Взять ту же самую Александровскую колонну. Если она развалиться, мы уже не найдем гранит рапакиви в таком количестве, чтобы докомпоновать ее и восстановить. Я, например, не знаю, что в такой ситуации будут делать реставраторы. Скорее всего, они все руки вверх поднимут и предложат сделать ее из железобетона и облицевать гранитом. Взять, например, первый памятник в России – Минину и Пожарскому. Его основание сделано также из рапакиви. В какой-то момент на нем появились бляшки – куски гранита просто откалывались. На отполированной поверхности появились очень некрасивые изъяны, как будто кто-то из винтовки стрелял. Исправить это никак не смогли.

 

Ред.: Нередко можно слышать, что общественные защитники не подпускают исследователей и реставраторов к памятникам. Их можно понять?

Е.П.: В первую очередь вмешиваются археологи, потому что мы всегда проходим разведочные шурфы. Сейчас прежде чем приступить к изысканиям, мы обязательно получаем разрешение в Министерстве культуры на проведение работ. Я считаю, что если археологи обеспокоены, то пусть они приходят и следят за работой инженер-геологов. Мы можем даже им оставить этот шурф. Но археологи на поверку оказываются очень эгоцентричными. Они очень редко приходят. Когда им предлагают посмотреть, они ведут себя так, будто их ничего не интересует. В этой ситуации мы поступаем следующим образом: если все-таки что-то интересное с археологической точки зрения находим, отдаем в местные музеи.


Журнал остается бесплатным и продолжает развиваться.
Нам очень нужна поддержка читателей.

Поддержите нас один раз за год

Поддерживайте нас каждый месяц